Велесова Слобода - Альфред Розенберг | Адольф Гитлер. Последние

(На русском языке публикуется впервые!) Посвящается национал-революционерам! Термин «национал-социализм» возник в Судетах, а саму политическую идею как идею возрождения народа, преодолевающего в формах своего государственного устройства и организации жизненного уклада ущербное наследие демократии наполнил содержанием, сформировал, отстоял и сделал ведущей идеологией Рейха Адольф Гитлер. Никогда единство германского духа не было таким монолитным, как в 1933 г. Никогда велико-германская мечта не была так близка к воплощению, как в 1938 г. Никогда падение Рейха не было таким глубоким, как в 1945 г. Одно единственное имя охватывает события этих лет, а человек, носящий это имя, отвечает перед судом немецкой нации. Любые суждения об этой полной драматизма, великой и страшной эпохе будут неверными. История не закончилась 8 мая 1945 г., с проблемами, определившими содержание нашей борьбы, мир сталкивается сегодня в куда большей степени, чем прежде. Теперь, когда Адольфа Гитлера нет с нами, а дело и смысл его жизни оболганные, оплеванные и преданные забвению сделаны предметом тотальной ненависти, мы должны признать: острое как никогда противостояние двух миров, выйдя за рамки нашего континента, сегодня захлестнуло планету. Дела Гитлера, его приказы, которые тяжелым бременем ложились на плечи его окружения, бросая подчас тень на то, что он сам сделал идеалом движения, созданного его собственными руками имя немца, все это имеет настолько огромный размах, что обычных слов просто не хватит для их описания. Я не берусь судить об этом человеке в контексте истории, мне хотелось бы зафиксировать на бумаге то, что я думаю о нем лично, то, что врезалось в мою память за годы нашего с ним знакомства. Начиная с 1920 г., мне довелось присутствовать на большинстве собраний, в которых принимал участие Гитлер. С первых дней его выдвижения я наблюдал в нем не только прочный духовный фундамент, но и процесс непрекращающегося возмужания, которое выражалось в том, как он справлялся с многочисленными проблемами, о которых говорилось и в Мюнхене, и в ходе знаменитых «вечерних застолий». Любой внимательный наблюдатель мог заметить, что Гитлер много читает: в центре его интересов находилась литература политического содержания, все, что было связано с Версалем, с Первой мировой войной, с всемирной гонкой вооружений. Может показаться странным, но Гитлер никогда специально не изучал марксистские теории, в то же время, его всегда занимали их ключевые моменты и то роковое влияние, которое они оказывают на политические события в мире их внутреннюю взаимосвязь он ясно видел и всегда говорил об этом. В борьбе с этим миром он не боялся пользоваться приемами пропаганды, страстной риторики, иронии. Но, выступая перед рабочими, он всегда был честен. Когда социал-демократам и коммунистам пришлось искать новых врагов, они сошлись на экспроприации княжеской собственности. И хотя в большинстве стран институт монархии отошел в прошлое, став чем-то вроде музейного экспоната, марксизм в своем вечном стремлении выступать на стороне «угнетенных и обиженных» нашел в его лице института достойного соперника необходимое условие для демонстрации миру хваленого марксистского «человеколюбия» было выполнено. Вопреки таким деятелям как Герман Эссер, Гитлер ни на мгновение не поддался на уговоры этих велеречивых краснобаев. Он объяснял, что признание частной собственности социокультурной основой жизнедеятельности народного сообщества требует от нас элементарной последовательности: монархи такая же его часть, как и все остальные его члены. В последующие годы НСДАП энергично отстаивала эту линию, справедливо указывая на то, что марксисты почему-то не рассматривают «победителей в войне» и «биржевых бандитов» в качестве своих противников и эксплуататоров народа, а их собственность щадят. Мы знаем, что люди, проигнорировав марксистские лозунги, пошли за национал-социалистами. В ходе избирательной кампании (тогда Гитлер баллотировался на пост рейхсканцлера) он распорядился никоим образом не очернять в глазах избирателей образ Гинденбурга: слишком много славных страниц немецкой истории связано с этим великим человеком. В итоге, внимание избирателей было обращено к следующему аргументу: пришло время дать дорогу молодым, способным к борьбе и имеющим опыт реальной политической работы. Несмотря на всю привлекательность нечистоплотных приемов, гарантировавших ему успех в ситуации, когда на карту была поставлена его судьба как политического деятеля, Гитлер отказался к ним прибегнуть. Он пошел на риск и победил. Это примеры того поведения, которое заставляет меня испытывать неподдельное уважение к Гитлеру. Но есть и другие проявления его характера, которые я внутренне отклоняю или воспринимаю как чуждые мне в особенности, когда они касались той роли, которую Германия играла на международной арене. Гитлер всегда трезво оценивал тяжесть тех последствий, которые несет с собой проигранная мировая война. Требование вернуть Рейх в границы «до 14-ого года» он отклонил со всей решимостью: в послевоенном мире национальные устремления должны искать для своего воплощения новые формы. Идя наперекор сторонникам восстановления довоенных границ, он разъяснял, что подобное требование может выдвинуть и провести в жизнь правительство, сильное своим единством, «ноябрьской коалиции» это просто не под силу. В принципе же, надо сначала ответить на вопрос, кому не выгодно уничтожение «центра Европы». Его ответ: Италии и Англии. Допустим, это так, но это значит, продолжал он, что нам придется не замечать в этих странах того, что препятствует их желанию сотрудничать с нами. А это, как следствие, отказ от Южного Тироля, отказ от колониальной политики, пресмыкание перед Англией в нашем стремлении вернуть себе потерянные колонии. Гитлер имел мужество вслух высказывать эти взгляды обращаясь на этот раз к национал-патриотам. Свою первую монографию он посвятил вопросу Южного Тироля, он был вынужден это сделать, защищаясь от обвинений в предательстве национальных интересов. Предали Южный Тироль, а вместе с ним и национальные интересы Германии, те, кто подписывал Версальский мирный договор в июне 1919 г., и те, кто инсценировал ноябрьский переворот. При всей любви к Тиролю и его жителям, их интересы следует подчинять интересам остальной страны. Что же касается противников Гитлера, то их сводила с ума не любовь к Тиролю, а ненависть к Италии Бенито Муссолини. Гитлер никогда не шел по пути наименьшего сопротивления, напротив, ответственность за непопулярные решения он всегда брал на себя, зачастую оставаясь в меньшинстве, но при этом продолжая настойчиво двигаться к цели если он был убежден в правильности своего выбора. В то же время, вторая половина его сущности часто мешала ему он был склонен принимать решения непродуманные, продиктованные его эмоциональным состоянием или личностным отношением к предмету выбора. Мне вспоминается разговор о Гитлере с моей будущей супругой, это было в 1923 г. Я подчеркивал его мужество и силу, обращая ее внимание на то, что она мне еще долго не могла забыть: меня смутил покатый лоб Гитлера, сообщающий его образу что-то непостоянное. Наряду с холодным рассудком и поистине железной волей Гитлер зачастую демонстрировал образцы немотивированного, взрывообразного поведения; эта особенность его внутренней конституции вредила нашему общему делу, чему я часто сам становился свидетелем. Отрицательные последствия таких вспышек Гитлер устранял с удвоенной энергией, что заставило меня пересмотреть сложившуюся точку зрения, я сказал себе: это его неуемная энергия ищет выход, Гитлер лучше знает, что и как нужно делать. Сегодня я должен признать, что эта сторона его сложной личности одержала верх, сделав возможным возвышение Геббельса, Гиммлера и Бормана со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я всегда был сторонником превентивных мер такой у меня характер. Должен признать, что имелись самые веские причины избегать раскола в партии, до того момента, по крайней мере, пока мы не пришли к власти, следовало всеми силами сохранять единство партийных рядов, а не создавать новую «национал-социалистическую» оппозицию, выставляя непопулярных партийных деятелей за дверь. Пример Отто Штрассера был первым тревожным сигналом, очертившим набор тех приемов, которыми пользовался Адольф Гитлер в своих отношениях с соратниками по партии. И если вначале это была понятная и разумная осторожность, смешанная с уверенностью, что деструктивные и центробежные силы внутри партии невозможно примирить, то годы спустя Гитлер предпочитал находиться над схваткой, играя роль третейского судьи и вождя, за которым всегда остается последнее слово. Я, думаю, испытал это на собственном примере, было это в 1924 г., когда, после ноябрьской неудачи 1923 г., мне было поручено собрать разуверившихся товарищей по партии. И хотя позже Гитлер одобрил мои действия, ему трудно было не услышать голосистых крикунов Эссера и Штрайхера, выступивших против меня единым фронтом: меня обвинили в том, что я предал «дух гитлеризма», трезвый и конструктивный диалог о сложившейся ситуации с этими деятелями из-за их патологических наклонностей был невозможен. В июне 1924 г. я обратился к Гитлеру, находившемуся в Ландсберге, с письмом, в котором просил освободить меня от выполнения поставленной передо мной задачи, мотивируя это тем, что была задета моя честь. Меня не оставляло ощущение (об этом я говорил со своим сотрудником Карлом Фридрихом Вайсом), что Гитлер не без удовольствия поглядывает на распри среди немецких народников [Прим. ред.: фелькишь] он видел себя вождем общенародного немецкого пробуждения, авторитет которого лишь выиграет, найдя опору не во вновь созданном, но в уже существующем раздробленном движении. В первом случае ему пришлось бы завоевывать и утверждать свой авторитет, во втором нет, он выступил бы в роли собирателя и спасителя разрозненных групп. Это мое ощущение имело двойственный характер: ведь я понимал, что это кощунство, но в глубине подсознания я был уверен, что именно так все и обстоит на самом деле. Как бы то ни было, я не хотел участвовать в этой игре, вот почему я написал Гитлеру. По этой же причине я не принимал участия в театрализованном празднике примирения, который состоялся 25 февраля 1925 г. Составляя политический портрет Гитлера, необходимо помнить о творческой стороне этого человека, которая является решающим фактором в оценке его личности. Обратившись ко мне в 1925 г. с просьбой возглавить «Фелькише Беобахтер», он много говорил о политических усилиях Людендорфа за год до этого. По мнению Гитлера, Людендорф обречен на провал, т.к. он не музыкален. Сам Гитлер, по его словам, способен тонко чувствовать музыку, и это позволяет ему не только глубже понимать людей, но и успешно ими руководить. Я никогда не забывал этих слов, но 1945 год напомнил мне о них снова со всей возможной жестокостью. Мои слова не преследуют цель очернить Гитлера мелочной критикой, я далек от попыток морализаторства. В гораздо большей степени я стремлюсь отобразить сущность человека, успех которого был обусловлен не только его внутренней силой, но и тем, что вынесли на поверхность жизни глубинные и не всегда положительные корни его личности. Важнейшим инструментом влияния на людей для Гитлера стало слово. В «Моей борьбе» Гитлер вспоминает, какое облегчение он испытал, когда понял, что не боится выступать перед аудиторией. У меня нет сомнений, что его устное слово, побуждая людей к действию, оказывало на них более глубокое воздействие, нежели печатное. В словах умелого оратора всегда есть нечто гипнотическое, но этот элемент недолговечен если мы сравним его с хорошо написанной книгой. Поэтому в проведении собраний и митингов так важна их регулярность. Именно она и те приемы, которые будят фантазию и воображение масс поистине волшебным образом воспитали волю Гитлера. Здесь, прежде всего, необходимо сказать о новом флаге. Этот стержневой символ олицетворял каждую мысль, каждое переж